EXL

Сольвычегодские владения Строгановых, находясь в относительно мирном уголке России, были в сравнительной безопасности от нападений и грабежей со стороны полудиких инородцев. Наоборот, пермские их земли в этом отношении были поставлены в гораздо более неблагоприятные условия; окруженные со всех сторон инородцами, даже в значительной степени населенные ими, обретаясь в непосредственном соседстве с неспокойной Сибирью, они неоднократно подвергались уже и раньше набегам как со стороны ближайших туземных племен, которых Строгановы постепенно вытесняли и ограничивали в пользовании природными богатствами края, так и со стороны людей сибирского хана Кучума, который близость Строгановых и возводившиеся ими укрепления мог рассматривать как угрозу целости его владений. Над обеспечением безопасности пермских земель Максим Яковлевич и Никита Григорьевич должны были серьезно призадуматься. В их распоряжении были значительные запасы боевых средств, заготовленные еще их родителями, но ощущался большой недостаток в людях, способных к ратному делу. И вот в конце 1578 года братья прослышали, что по Волге и Хвалынскому (Каспийскому) морю подвизается шайка казаков, своими грабежами иностранных и русских купцов, даже царских послов (например, русского посла в Персию — Карамышева) навлекшая на себя гнев Иоанна и подвергавшаяся вследствие этого преследованию царских воевод. Максим Яковлевич и Никита Григорьевич задумали воспользоваться для своих целей услугами именно этой шайки. Весною 1579 года они послали на Волгу к Ермаку Тимофеевичу, Ивану Кольцо, Никите Пану, Якову Михайлову, Матвею Мещеряку и другим главарям атаманства «вернейших своих служителей» с предложением поступить к ним, Строгановым, на «службу честную». В посланной ими казакам «ласковой» грамоте, датированной 6 апреля 1579 года, Максим Яковлевич и Никита Григорьевич убеждали их «быть не разбойниками, а воинами царя Белого и… примириться с Россией». «Имеем крепости и земли, — писали они дальше, — но мало дружины; идите к нам оборонять Великую Пермь и восточный край христианства» (Карамзин. Т. 9. С. 224). Как известно, казаки приняли это предложение и осенью того же года, «на самом рек заморозе», подымаясь вверх по Волге, Каме и Чусовой, прибыли к Строгановым в числе 540 человек. Число это, впрочем, в летописных указаниях весьма сильно варьирует; в то время как Есиповская и Строгановская летописи в полном согласии называют 540, Ремезовская повышает его до 6 000 человек, что совсем невероятно. Точно так же летописные указания, а вслед за ними и мнения исследователей расходятся и по вопросу о том, был ли Ермак действительно приглашен Строгановыми или же, убегая от преследования царских воевод, сам пришел к ним. Известное основание для второго предположения можно найти в той же Есиповской летописи, в которой повествуется: «Побегоша казаки (преследуемые царскими воеводами) вверх по Волге… и дойдоша до Камы, и Камою до устья Чусовой, на ней же Строгановы вотчины и русские люди живуще…» Противоположное предположение опирается на упомянутую в тексте «ласковую» грамоту, в его же пользу определенно высказывается строгановский летописец, наконец, в царской грамоте на имя одного из позднейших представителей рода Строгановых прямо сказано: «Предки его призвали с Волги атаманов и казаков, Ермака с товарыщи, в свои вотчины…» Возможно, что Максим Яковлевич и Никита Григорьевич, призывая опальных казаков и боясь гнева Иоанна, старались держать этот поступок по возможности в тайне, почему он, может быть, и остался для некоторых летописцев неизвестным. Что делали казаки у Строгановых в первый год по прибытии, не вполне ясно. Некоторые источники утверждают, что они будто бы сражались с вогуличами, напавшими на пермские земли Строгановых, но это совершенно невероятно, так как разумеещееся здесь нападение произошло уже после отплытия Ермака в Сибирь. Историк Миллер полагает, что в течение первого года они занялись распашкой необработанных земель, приведя в годное для хлебопашества состояние один из берегов Чусовой на протяжении 70 верст. Это предположение, по крайней мере во всем его объеме, также слишком гипотетично и маловероятно.

Летом 1580 года Ермак, снабженный со стороны Максима Яковлевича и Никиты Григорьевича стругами, пушками, пищалями, порохом и пищевыми припасами, по реке Чусовой открыл свой поход на Сибирь. Большинство исследователей сходятся на том, что первая попытка Ермака дойти до Сибири была неудачна; вследствие отсутствия опытных проводников, он запутался и заблудился в дебрях реки Чусовой и ее притоков, должен был перезимовать на реке Сылве, а ранней весною возвратился к Строгановым в Чусовский городок. Второй раз, уже удачно, он выступил в поход тою же весною. Как бы то ни было, начало похода приурочивается обыкновенно к 1581 году. Вопрос о том, принадлежала ли инициатива похода Максиму Яковлевичу и Никите Григорьевичу или самому Ермаку, остается в исторической литературе до известной степени спорным. Анонимный автор обстоятельного очерка о роде Строгановых на основании разных семейных документов категорически утверждает, что Максим Яковлевич и Никита Григорьевич, храня еще заветы своего деда Аники и будучи отлично осведомленными о шатком положении дел в Сибири, об относительной беззащитности страны и плохом вооружении жителей, — не только были инициаторами похода, но даже, встречая будто бы противодействие если не со стороны Ермака, то его некоторых товарищей, принуждены были настойчиво убеждать казаков в необходимости и пользе этого дела. Мнение, что именно Строгановы пришли к этой мысли, разделяется и Карамзиным, который пишет, что они, «испытав бодрость, мужество и верность казаков, узнав разум, великую отвагу и решительность главного вождя», организовав еще собственную дружину из русских, татар, литвы и ливонцев, наконец, изготовив все необходимые припасы, — «объявили поход, Ермака воеводою и Сибирь целью». Такое заключение вполне вероятно, особенно если принять во внимание происшедший в 1573 году набег брата сибирского хана Кучума — Маметкула, постоянную угрозу целости владений со стороны зауральского соседа и естественное желание Строгановых уничтожать зло в корне. Сторонники обратного мнения указывают главным образом на то, что Максиму Яковлевичу и Никите Григорьевичу нужна была защита на месте, и помышлять о далеком походе, когда собственные земли оставались без защиты, они не могли. Так или иначе, были ли Строгановы инициаторами похода или нет, но заслуги их в этом деле и без того чрезвычайно велики, ибо они, обеспечив Ермака необходимыми продуктами и дав ему многих людей, так как казаков для серьезного похода было недостаточно, тем самым осуществили чрезвычайно важные условия, без которых не мыслим никакой военный успех. Помимо вооружения в виде пушек, пищалей и пр., Максим Яковлевич и Никита Григорьевич к 540 казакам Ермака присоединили еще  300 собственных ратников (по иным сведениям, даже, даже 1 096 человек), выдали на  всех свыше 60 пудов пороху и  свинцу, 2 500 пудов ржаной муки, 1 600 пудов круп и толокна, 800 пудов сухарей, 200 пудов масла коровьего, 400 «полтей» ветчины, дали толмачей, проводников, знамена, наконец средства передвижения по водному пути — большие «струги». Все снаряжение им обошлось по тогдашнему счету около 20 000 рублей, что было под силу только им и поставило бы в затруднение даже московское правительство. Фактическая сторона приведенных указаний подтверждается и упомянутой выше царской грамотой, где говорится, что Максим Яковлевич и Никита Григорьевич «на помощь ему, Ермаку, в товарищи, ратных многих людей наймовали и всему войску помощь чинили, и деньги, и платье, и боевое ружье, и порох, и свинец, и всякий запас к воинскому делу из своих пожитков давали и дворовых людей с ними посылали, и тою службою, радением и посылкою Сибирское государство взяли и татар и остяков и вогулич под нашу (царскую) высокую руку привели». Посылка опальных казаков в Сибирь была совершена без ведома государя, за что после Максим Яковлевич и Никита Григорьевич получили от него гневную грамоту, хотя формально они были правы, так как по данным еще предкам их грамотам они могли ходить войною на сибирских владетелей без особого на каждый раз царского разрешения.

Вскоре после отъезда Ермака, осенью того же 1581 года на пермские владения Строгановых было совершено неожиданное нападение со стороны пелымского князька Бехбелея Ахтанова, который, предводительствуя значительным отрядом вогульцев, сжег и разорил несколько деревень и починков. Указанная ниже грамота от 16 ноября 1583 года утверждает, что Бехбелей не встретил никакого сопротивления, но большинство исследователей принимает за доказанное, что на обратном пути его настигли Максим Яковлевич и дядя его Семен, разбили его толпы, многих из его людей забрали в плен и чуть не захватили самого Бахбелея. В этой погоне Никита Григорьевич почему-то участвовать отказался, за что на него Максимом Яковлевичем и Семеном была принесена царю жалоба; в результате ее получилась из Москвы грамота, в которой Никите Григорьевичу делается строгий выговор и повелевается на будущее время не оставлять в таких случаях родичей без помощи. Вместе с тем из Москвы же был послан в Чердынь наместнику Перми Великой князю Елецкому приказ выслать, по требованию Строгановых, на помощь им служилых людей, а несколько позже (20 декабря 1582 года) старостам, целовальникам и земским людям в Перми Великой и Усолье Каменном разослано послание не препятствовать Строгановым набирать охочих и вольных казаков для обороны края. В 1582 году Бехбелей с отрядом остяков и вогуличей повторил свой набег, обрушившись сначала на Орел-городок, но, не будучи в состоянии сломить его сопротивление, он отступил и стал грабить окрестности, причем захватил «добычу немалую». На этот раз к ратникам Семена и Максима Яковлевича присоединил своих людей и Никита Григорьевич, и все они соединенными силами настигли Бехбелея в каком-то ущелье. Произошел ожесточенный бой, длившийся целый день; результатом было полное поражение Бехбелея, который и сам попал в плен, где от полученных тяжелых ран вскоре скончался.

Призыв Строгановыми Ермака и его поход в Сибирь, а также двукратный набег вогуличей стали известны в Москве только летом 1583 года; об этом донес туда чердынский воевода, Василий Пелепелицын, осветив все дело с самой неблагоприятной стороны для Строгановых, обвинив их в самовольных действиях. Вследствие этого доноса на имя Максима Яковлевича и Никиты Григорьевича Иоанном была послана гневная грамота от 16 ноября 1583 года. Упоминая, со слов Пелепелицына, о том, что Строгановы, дав Ермаку своих людей, оказались будто бы не в состоянии защищаться от нападений Бехбелея и позволили ему многое разорить, поджечь и разграбить, Иоанн продолжает: «… И то сделалось вашею изменою: вы вогуличей, и вотяков, и пелымцев от нашего жалования отвели и войною на них приходили; да тем задором с сибирским салтаном ссорили нас; а волжских атаманов к себе призвав, воров наняли в свои остроги, без нашего указу… Ермак с товарищами пошли воевать вогулич, и остяков, и татар, а Перми ничем не пособили, и то все сталося вашим воровством и изменою; и вы б тех казаков в те поры в войну не посылали, а послали их и своих людей наши земли пермские оберегать…»; когда же вернутся казаки из похода, «вы бы их тотчас в Чердынь послали, а у себя их не держали». Если же этого не будет — заканчивается грамота — то «в том на вас опалу положим большую, а атаманов и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешати».

Эта гневная грамота, по свидетельству летописца, сильно напугала Максима Яковлевича и Никиту Григорьевича. Но почти непосредственно вслед за нею они получили от Ермака, который имел уже несколько удачных сражений, самые утешительные известия о походе и с ними поехали в Москву оправдываться. Там они изложили Иоанну историю похода «во всех подробностях», рассказали об успехах и завоеваниях Ермака и просили «взять под высокую руку» новые земли. К тому же времени подоспел в Москву и посланный Ермаком Иван Кольцо. Следствием блестящих и неожиданных успехов похода «на Москве веселие было зело». На помощь Ермаку был послан с ратниками воевода князь Семен Дмитриевич Волховской, которого Строгановы в начале 1584 года снабдили пищей и ладьями для перевозки людей. Для «истинных же виновников столь важных приобретений» (Карамзин), т. е. для Строгановых, за их «службу и радение» гнев был сменен на милость, и они, в ее доказательство, были пожалованы правом беспошлинной торговли во вновь завоеванных землях.

В 1584 году Максим Яковлевич и его дядя Семен поделили между собою находившиеся со времени раздела 1579 года в их общем владении земли и имущества. Максим Яковлевич получил места по правому берегу Чусовой, оба берега Камы, выше устья Чусовой, правый ее берег, ниже Чусовой, оба берега Яйвы и расположенные на этих землях городки, острожки, деревни, починки, соляные варницы и пр. Семен получил во всем остальную половину, составившуюся, главным образом, из левого берега Чусовой, левого берега Камы ниже Чусовой, обоих — по реке Сылве и пр. Вместе с этим они разделили и сольвычегодские имения, а также «верстали казака против казака», т. е. поделили между собою поровну населявших их владения людей. В общем пользовании племянника и дяди остался только небольшой участок, при котором находились «пожни» и руда, — уже в это время они занимались плавкой железа в размерах, необходимых для удовлетворения хозяйственных надобностей. Письменное условие этого раздела сохранилось и доныне и носит название «деловой», или «полюбовного соглашения».

Около 1588 года у Никиты Григорьевича был отнят Орел-городок, чрез который проектировалось провести большую дорогу на Сибирь, но грамотой 1591 года он был отдан Никите Григорьевичу обратно. Некоторые выражения этой грамоты дают повод думать, что городок был взят не столько для государственных надобностей, сколько потому, что Никита Григорьевич в это время, неизвестно по каким причинам, находился в опале.

Вступивший в 1584 году на престол Федор Иоаннович не только подтвердил грамоты, данные Строгановым его отцом, но за услуги, оказанные ими при покорении Сибири, 7 апреля 1597 года пожаловал Никиту Григорьевича обширными землями «ниже Великия Перми (т. е. Чердыни)… По Каме-реке (правой стороне) полтретьяста верст, и от казаки полосмаста верст», с притоками, островами, лесами и пр., площадью всего в 586 380 десятин, разрешив ему строить там острожки, варить соль и дав 15-летнюю льготу от платежа всяких повинностей. На реке Очере Никита Григорьевич построил Очерский острожек, основал селение Охань (ныне город Оханск) и монастырь под именем «Оханской Богородской пустыни», стал населять новые земли «неписьменными» и «нетяглыми» людьми, а также пленными инородцами, приводя последних в христианство, а в 10 верстах от Орла, найдя богатые соляные залежи, поставил соляные варницы и положил основание городку Новое Усолье. 12 марта 1599 года все пожалованные Строгановым грамоты были подтверждены царем Борисом.

Еще в царствование Феодора Иоанновича Максим Яковлевич и Никита. Григорьевич стали принимать участие своими вооруженными силами в поддержании престижа Московского государства не для своих личных целей, а по просьбам из Москвы: так, например, Максим Яковлевич, по получении грамоты от 28 мая 1591 года, принял меры предосторожности против «злоумышленников Нагого», а Никита Григорьевич, исполняя просьбу, выраженную в грамоте от 5 июня 1598 года, отправил к воеводе Никите Траханиотову 50 пеших и 50 конных ратников для присоединения их к силам, готовившимся против пелымского князя. Но истинно неоценимые услуги как ратными людьми, так и особенно денежными средствами оказали двоюродные братья государству в Смутную эпоху. В это время, когда в «казне царской деньгами такой недостаток был, что займованы были деньги как в Москве, так и по городам, у разного чина людей, и дано было из казны, под образом закладу, золотая и серебряная посуда, жемчуг и другие вещи», — Максим Яковлевич и Никита Григорьевич «деньгами и пожитками своими государю служили и помоществовали своими людьми, куда он, государь, послать в помощь укажет».

Грамотой от 19 июня 1608 года Шуйский просил Максима Яковлевича и Никиту Григорьевича, кроме данных уже раньше 1 000 рублей, выслать еще, обнадеживая их царским словом, что деньги будут возвращены, «радение» же Строгановых забыто не будет, и в доказательство этого другой грамотой от того же года жаловал их, — «ни их самих, ни детей их, ни крестьян их ни в чем не судить… без царского указа, не ставить к ним постояльцев во дворы», позволил «питье про себя держать безъявочно, у веры (присяги) им самим не ставиться и во всех городах и по ямам подвод у них не имать». Около этого времени на имя Максима Яковлевича было получено письмо от знаменитого боярина Скопина-Шуйского, в котором последний писал: «… Ратным людям, иноземцам наемным дать нечего, в государевой казне денег мало, а государь от воров на Москве сидит в осаде… и вы, Строгановы, на наем ратных людей к нему в полки денег бы послали скоро…», а вслед за этим от самого царя получилась на имя братьев грамота с просьбой дать еще взаимообразно денег и с обещанием возвратить их и «великую царскую милость» оказать. На оба послания Строгановы ответили посылкой значительной суммы, в то же время известив великопермских воевод, что они вооружаются и «государевы доходы у себя с посаду и уезду сбирают и государю царю и великому князю посылают». По просьбе царя Шуйского от 26 января 1609 года Максим Яковлевич и Никита Григорьевич послали отряд из своих людей в Даниловскую слободу для обороны от нового Лжедимитрия. Из челобитной устюжан видно, что в том же году Строгановы вошли с ними в соглашение стоять против самозванцев. За эту «службу и радение» царь Василий Иванович в грамоте от 4 августа 1609 года изъявил братьям благодарность с обещанием пожаловать их особо, «когда гнев Божий в государстве минется». Наконец в 1610 году от того же царя была вновь получена грамота, в которой подробно мотивируется просьба денег. «Всемирного ради греха, — говорилось в ней, — а по заводу литовских людей воры русские люди, совокупись с литовскими людьми… многие городы и волости смутили… и многим людям разорение, и грабежи, и убийства, и плен, и расхищение учинили, а которые бояре и дворяне, всякие служивые люди в осаде сидели и всякую нужду и голод претерпевали… и наше им жалованье давано деньгами, золотыми, и жемчугом, и платьем, и рухлядью, и в том наша казна истощала,- а как сия наша грамота придет, и вы б памятовали к себе наше жалованье и свою прежнюю службу и радение, нас ссудили, дали нам взаем денег, чем бы нам служивых людей пожаловать, чтоб… бояр наших и дворян, и служивых людей к нам прямою службою и вашим споможением литовских людей и русских воров одолели; какие милости от Бога сподоблены будете и от нас великое жалованье приймите, и от всех людей похвалу получите… а вы только ссудите не малыми деньгами — тысяч с десять». И на эту грамоту братья ответили посылкой «многотысячной суммы». Что богатство Строгановых в это время могло служить источником для внутренних, так сказать, займов, видно, между прочим, из отзыва английского посла Флетчера, который еще несколько раньше писал, что «между купцами славились богатством одни братья Строгановы, имея до 300 000 (около 2 1/4 миллиона по нынешнему счету) рублей наличными деньгами, кроме недвижимого состояния; что у них было множество иноземных мастеров на заводах, несколько аптекарей и медиков, десять тысяч людей вольных и пять тысяч крепостных, употребляемых для варения и развоза соли, рубки лесов и возделывания земли; что они ежегодно платили царю 23 000 рублей пошлины, во что правительство, требуя более и более, то под видом налога, то под видом займа, разоряло их без жалости».

27 декабря 1610 года Шуйский пожаловал Никиту Григорьевича и Максима Яковлевича (и сына умершего Семена — Петра) важной грамотой. За «верные и непоколебимые службы» и за то, «что во время Московского разорения и смуты… от государя не отступили и во всем ему, великому государю, служили и прямили, многих ратных людей на государеву службу против изменников посылали, к ним не приставали, а поморские, пермские и казанские городы от шаткости укрепляли», наконец, за то, «что от них в Коломне, и Рязани, и Владимире взято в казну много денег», — за все это царь (уведомляя их, что он в Москве здравствует, и бояре и все московские люди служат ему верно) пожаловал их званием именитых людей и правом писаться и называться полным отчеством, с «вичем» (окончание, как знак достоинства присвоенное в то время только боярам и окольничим). Вместе с тем ко всем приказным людям на Урале было разослано повеление выдать Строгановым на нужду солеварения денег, «сколько им будет надобно».

В 1616 году неожиданно разразилось возмущение среди казанских татар; с приставшими к ним чувашами, черемисами, вотяками и башкирами они, «собравшись великим скопом», напали на Казань, Сарапул и Оссу, многих жителей избили и в плен забрали. Опасаясь, чтобы и их люди не последовали примеру восставших, Максим Яковлевич и Никита Григорьевич, вместе с детьми Семена — Андреем и Петром, организовали из своих и наемных людей сильный отряд и, не дожидаясь царского разрешения, двинулись навстречу толпам восставших. После ряда кровопролитных стычек взбунтовавшиеся были разбиты, причем многие из них попали в плен. За подавление мятежа особой царской грамотой Строгановым была выражена царская благодарность. В числе пленных оказались многие инородцы, числившиеся в качестве людей Строгановых, и за их вины последние весьма жестоко расправились со всеми теми племенами, к которым принадлежали пленные, разорив их жилища и многих казнив.

В 1620 году умер Никита Григорьевич, не оставив потомства (не был женат). О нем следует еще упомянуть, что, будучи очень набожным человеком, он построил много церквей и несколько монастырей, которым дал земли и часто дарил богатую утварь. Его часть имущества была разделена на две равные части, одна из которых поступила в общее владение детей Семена (Андрея и Петра), а другая досталась сыновьям Максима Яковлевича (также Максиму и Ивану). Сам Максим Яковлевич ко времени смерти Никиты Григорьевича или вскоре после этого за старостью почти совершенно устранился от ведения хозяйства. Впрочем, будучи уже не у дел, он высмотрел на реке Чусовой очень богатое солью место и велел поставить там варницы. Когда он умер, в точности неизвестно, вернее всего — между 1621—1623 годами, хотя в некоторых исследованиях указывается даже 1638 год. Ему наследовали сыновья Иван и  Максим; третий сын, Владимир, умер еще при его  жизни.